- 2 -
Валентин Курбатов.
"Ненаглядная земля".
Дни стоят жаркие, дождей давно нет. Все, кажется, напоено пылью, и солнце садится дымное, малиновое, и дальний лес – как лиловый занавес. Листва запылилась, потускнела и шумит сухо, скучно, отчего становится как будто еще жарче, небо выцвело и отдалилось.
И кажется, совсем некстати вспоминаю я сейчас о пейзажах ленинградца народного художника СССР А. А. Мыльникова. Но, может быть, и не случайно я думаю о них именно в эту, выцветающую от зноя пору, а не принимался писать зимой, когда встретился с художником в Михайловском, и не писал весной, в те светлые дни, когда его пейзажи кажутся окном, отворенным как раз в эту молодую зелень и синеву, и не собрался в начале лета, когда навестил Андрея Андреевича в мастерской и долго, неутоленно смотрел пейзаж за пейзажем.
* * *
О монументальных и жанровых работах Мыльникова написано много. Жанр охотнее затевает беседу со зрителем, а лежащая в его основе литературная мысль подсказывает дорогу толкованию и позволяет критику и зрителю вспомнить язык философии и психологии. В разговоре о жанре извинительно забыть о собственно живописи и удовлетвориться умной полнотой беллетристического перевода.
Перед пейзажем мы еще беззащитны. Он как будто и не ждет от нас отклика, то есть не побуждает к слову, а поселяется сразу в сердце, как музыка, как сама природа, - как небеса, как река в бережной оправе трав, как освежительный ливень берез на опушке.
Все время, пока мастер показывал работы, было странное ощущение, что поезд уносит, уносит меня и я не могу наглядеться на мелькающий за окном мир.
И еще одна странность – кажется, пейзажи не существуют сами по себе, а рождаются только навстречу глазу, и, едва художник убирает холст на стеллаж, ты уже уверен, что холст там нетронуто чистый. Идея жанровой картины сразу укладывается в наше умозрительное хранилище. А пейзаж ускользает, потому что не облечен в слово, - впечатления эфемернее формулировок. Мы не можем пересказать их с утоляющей сердце верностью. Мы можем только увидеть их внутренним зрением в счастливый час или узнать во сне.
Именно как за окном: - мелькнул – и нет. Вернешься – не узнаешь, потому что второе впечатление уже не будет похоже на первое.
Пейзаж духовно таинствен и многозначен. Кажется, это так же и для самого художника. И для него холст, повернутый к стене, - чист, и назавтра он пишет тот же самый пейзаж, как впервые, потому что опять надеется запечатлеть то мгновение открытия, ту тайну, которая впервые остановила его на этом повороте реки или перед этой молодой озимью. Он пробивается к замыслу пейзажа, к духовной сути родного мира. И даже если сегодня пишет другой уголок земли, все равно пишет тот же замысел мира, что вчера, ту же загадку прекрасного.
В сущности, каждый большой художник пишет один пейзаж, хотя на холстах теснится весь мир, - так постоянна мощная внутренняя интонация. Куинджи чаще и любовнее ловит тайные переходные часы природы – сумерки, туманы, блеск ночи; Левитан ждет, когда природа окажется чуть задета увяданием, одиночеством, духовной тишиной, и говорит с ней исповедно и грустно; Мыльников не чает, когда придет весна, та молодая ее пора, когда природа «нагишом», уже без снега, еще почти без листвы, еще в зеленом дыме, в предчувствии, в упоительном устремлении бог весть куда, - это потягивание природы, умытая радость грядущего дня, света, счастья, живого растительного восторга, ощутимого в цвете «кожи» деревьев, в счастливой суете ветвей…
Он пишет Михайловское, Волхов, окрестности Ленинграда, а пейзажи весело окликают друг друга, как ежедневно видящие друг друга деревья, как воды, которые никогда не разлучались. Им хорошо друг с другом, потому что каждый пейзаж есть слово души художника в тот или иной час, а вместе они – речь, беседа, и потому им легко разговаривать, как людям, понимающим друг друга с полуслова. При этом пейзажу не надо непременно быть солнечным и беспечным. Чаще его природа застигнута в сокровенный час нежных зеленоватых сумерек, когда еще не темнеет, но свет словно обращается внутрь полей и деревьев, небосвод чист, нежно-изумруден, прохладен и глубок, и в нем дрожит предчувствие первой звезды. Художник узнал тайну этого света и владеет им с дивной свободой. Почти всегда небеса написаны одним тоном, без подсветок, облачных украшений, без этих обыкновенных хитростей, которыми скрывают страх перед большой однотонной плоскостью, но именно их чистая простота и делает глубину неуследимой, вопрошающей, призрачной, а воздух – трепетным и живым.
Я не стану перечислять названия холстов, ибо что скажут имена – «Весна», «Сумерки», «У озера», а часто и просто «Пейзаж»?
Андрей Андреевич Мыльников.
Весна.
1975.
Андрей Андреевич Мыльников.
У озера.
1979.
Названия – это ведь только условные паспорта выставок, чтобы обозначить место в зале да размер работы, а в мастерской им нет необходимости представляться друг другу. Здесь отраднее видеть их чистое лицо, которое говорит больше имени.
Но одну работу я назову, хотя какая же это «одна работа», если я видел десятки ее вариантов и при этом видел не все? И ни один из вариантов не реплика первоначального, а каждый самостоятелен. Этот сюжет назван художником «Сон», хотя мог бы выдержать груз имени «Жизнь».
Есть большой холст, он выставлялся в Манеже, есть камерные, домашние – и в частных собраниях, и в музеях страны, и в мастерской, и дома, в кабинете и столовой. А мысль все ищет воплощения, все мнится только что явившейся, свежей, и уже временами кажется, что художник так и не сможет оставить ее, пока слушается кисть: такая власть скрыта в ее простоте.
Джорджоне.
Спящая Венера.
1508-1510.
Может быть, когда-то мысль зажглась от «Спящей Венеры» Джорджоне, но теперь уже и забылось когда – так далеко ушло сердце по дороге воплощения этого неисчерпаемого в простоте замысла.
Андрей Андреевич Мыльников.
Сон.
1980.
Внутри этой темы есть две стороны. В одном варианте, вернее группе вариантов, спящая на берегу женщина одета тьмою, деревья склоняются к озеру сухие, беспокойные, сумеречные и вода нервная, непрозрачная, горизонт низкий. и все-таки сон женщины чист и покоен, и тревога природы, ее темная сила, чуждый хаос не властны над этим сном, открытой покорностью, беззащитной отвагой, доверчивым неведением. мир картины беспокоен, но это, как ни неловко прозвучит, - уравновешенное беспокойство, какова, в сущности, и вообще жизнь.
Андрей Андреевич Мыльников.
Сон.
1974.
Вторая группа вариантов (с тайным названием «Маленец», ибо озеро, на берегу которого спит женщина, рождено воспоминанием о Михайловском) и духовно, и колористически, и композиционно полдневна – светла, прозрачна, торжественна. Тут тело счастливо и свободно и сон возвышен и легок. Тут мир бережно смолкает, страшась единым звуком или порывом ветра потревожить этот час согласия человека и мира. Небо распахнулось, и даже в маленьком холсте стала явственна его сияющая бесконечность; берега обняли чашу озера, этот перевернутый небосвод, и кажется, что это они несут легкое юное тело женщины, что они одно целое - небо, вода, кулисы лесов по берегам, дальние холмы, где горит прозрачная свеча церкви, и это чистое тело.
Композиция так совершенна, что почти слышишь ясные, сильные, нежные созвучия, рисунок плавен и легок, в нем есть течение и подлинно живая жизнь, колорит в разных холстах различен, но основа всегда звучная, открытая, цвет умытый, просторный.
Открывая большого поэта, мы открываем поэтов в себе, и оказывается, что все несравненные строки, все золотые истины, прозреваемые художником в час вдохновения, в час творческого восторга, жили в нас, и, значит, живут и не написанные еще книги и холсты, которые нам предстоит увидеть в себе благодаря будущим большим мастерам. Тем и драгоценна жизнь, тем и велико искусство, что оно делает нас зрячими.
Светлые «Сны» А. А. Мыльникова – из драгоценных работ, живших неявленными в нашем сердце до поры, пока мы стали готовы тревожно и благодарно думать о своем единстве с природой, о своем органическом братстве с трепещущей на ветру осиной, с тяжело взлетающим, словно он хочет поднять землю, аистом, с колеблющимися перед грозой травами и благословенным небом. Вот почему я поминаю эту работу в ряду пейзажей.
У Мыльникова и прежде не было безлюдных работ – непременно мелькнет где-нибудь одинокая фигура, сойдутся на мгновение случайные прохожие, остановятся крестьяне. Диалога с природой как будто еще не было, но он предчувствовался, словно чутье потихоньку нашептывало, а художник до времени не слыхал. Мысль проросла исподволь, и, даже когда композиционный принцип был найден, художник еще не узнал ее в лицо и написал какие-то пышные вариации, в которых слог был невнятен, речь сбивчива и поверхностна.
Глубина мысли открывалась с каждым новым холстом, и теперь ясно, что изложить ее такою, как она смутно изводит мозг в минуту сосредоточенного уединенного размышления, - значит сказать о мире ту насущную правду, которую от века пытаются открыть людям сосредоточенные мудрецы и мыслители, правду, после которой всякий пейзаж покажется беден и мал и останется только бросить кисть. К счастью, эти пределы недостижимы.
ВАЛЕНТИН ЯКОВЛЕВИЧ КУРБАТОВ (1939)
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ МЫЛЬНИКОВ (1919-2012)
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ:
